Кости мотылька. Книга 2. Падение в пропасть

Глава 1

«…и мои солдаты, говорят они, творят идолов из собственных мечей. Но разве не меч приносит определённость? Разве не меч приносит простоту? Разве не меч добивается услуг от тех, кто стоит на коленях в его тени? Мне не нужно иного бога».

Шаргар, «Тразцский тиран».

Великая Саванна, взгляд со стороны

«Зато я могу сказать, что видел ритуал сожжения трёх святынь, — размышлял Кальпур, восседая на лошади и неспешно направляясь за своими спутниками. — Это немного утешает перед возможной смертью. Что бы на это сказал кретин Гердей? Командировки в другие страны, особенно враждебные, особенно для общения с такими опасными людьми — это не то же самое, что трахать маленьких девочек-рабынь, сидя в Каржахе, точно так же и истинная дипломатия — это не то же самое, что нацепить соответствующие регалии посла».

Кальпур был не слишком высокого мнения о своём формальном начальнике, но поделать уже было нечего. Вместе с большим числом всадников Челефи он двигался в сторону Морбо, путешествуя по Великой Саванне.

Пыльная армия кашмирского вельможи собиралась осадить город.

— Ты рискуешь, — подъехал к нему самый известный враг Империи. — Вступаешь в переговоры с врагами очень опасных личностей, — смуглое лицо мужчины украсилось острой улыбкой. — И я не знаю никого во всём мире опаснее Дэсарандеса.

В улыбке Челефи ощущалось что-то хитрое, но в глазах мелькали отблески печали и тоски. Кальпур, посол Сайнадского царства, ответил ему хмурым взглядом, но тоже улыбнулся, стараясь скрыть тревогу, поселившуюся в его душе.

— Не думаю, что император представляет собой главное зло всего мира, хотя, — пожал он плечами, — я всего лишь эмиссар царя Велеса.

Кальпур был опытным и уже успевшим пожить человеком. Впрочем, иного до дипломатических переговоров и не допустили бы. Посол помнил те времена, когда Кашмир представлял собой единое и независимое государство. В то время его, как и большинство иных высоких господ, искренне раздражали кашмирские миссионеры, просачивающиеся через границу как песок сквозь пальцы и несущие слово Энтесу и Троицы, в то время как Сайнадское царство всегда отдавало предпочтение Амме или Оксинте.

«И всё же это лучше, чем посланники Хореса», — признал Кальпур. Проповедники Двуликого создавали слишком много хлопот, рассказывая, что на самом деле истинный бог всегда был един, а остальные божества являлись дьяволами. Поэтому теперь люди должны раскаяться и получить наказание за то, что поклонялись им. Причём не какие-то отдельные личности, а весь народ!

Звучало столь абсурдно и глупо, что, казалось, даже не требовало опровержения, но на самом деле всё было как раз наоборот. Сайнадцы — чьё царство до сих пор использовало рабов и рабскую силу, а также любило совершать едва ли не ежегодные набеги на наиболее слабых соседей — желали покаяться. Они оказались подвержены историям и проповедям о своих грехах, да так, что многие начинали публичные истязания и самобичевания, прилюдно отказываясь от всех богов, кроме Хореса.

Тем не менее это не было столь большой проблемой. Религия Империи была сложна, но при этом изысканна, как и их знать. Посольства от «большого соседа» неизменно производили маленькую сенсацию во дворце Велена, когда посещали Каржах. Придворные царя ещё долгое время продолжали копировать их стиль одежды, отбеливать собственную кожу, стремясь придать «правильную аристократическую бледность», и поддерживать притворное благочестие.

Экзотика!

Всего за один день пребывания имперцев во дворце Велена вся любовь сайнадских дворян к богатой золотой одежде, показной роскоши и громким голосам показалась неряшливой и устаревшей. Царю пришлось даже приказывать воздержаться от копирования знати Империи Пяти Солнц. То есть принимать закон на высшем уровне!

Наблюдая за Челефи и его людьми, Кальпур с трудом мог представить, что эти кашмирцы могли устроить переворот в моде. Там, где аристократы посольства Империи поражали воображение своими манерами и предельно строгими и элегантными одеждами, чей стиль одновременно показывал качество ткани, умение мастеров, изготовивших их, и кажущуюся внешне простоту, кашмирцы Челефи были не более чем дикой разбойной ордой.

Кальпур предполагал, что разделит путешествие с людьми наподобие Сандакая, Леверетта или Лоринсона, теми, кто одинаково разбирался и в войне, и в политике, но столкнулся с разношёрстной ватагой дикарей, грабителей и насильников.

Лишь сам Челефи хоть немного напоминал просвещённого аристократа, пусть и имел ряд странных привычек. Например, передавал все письма своему помощнику, Эралпу, который потом нашёптывал ему то, что надо знать.

«Лорд» Челефи (хоть на самом деле его истинное звание звучало как «визирь», но «лордом» его прозвали именно с лёгкой руки имперской знати, которая со времён победы над Кашмиром не слишком активно разбиралась в их собственной системе званий и аристократических рангов, приравнивая всё под себя) был обряжен в великолепные артефактные одежды и носил, наверное, с десяток амулетов на все случаи жизни.

Оружие было им под стать: богато изукрашенный мушкет и изогнутый, покрытый рунами меч, создающий ощущение фамильной реликвии. Кальпур понимал, что непременно поинтересуется на этот счёт. Спросит нечто вроде: «Этот великолепный клинок принадлежал твоему отцу?»

Мужчина даже знал, как именно будет вести этот разговор: торжественно, но в то же время небрежно, мимоходом. Подобное — довольно старый, но всегда работающий дипломатический приём: оценивать вещи, имеющие ценность для твоего собеседника. Хвалить их, замечать их, обращать на них внимание.

Таким образом можно легко повысить уровень положительного отношения буквально из ничего.

«Главное, чтобы в разговоре не было никаких пауз», — подумал посол.

— Дэсарандес… — ещё раз произнёс это имя кашмирский лидер, после чего странно улыбнулся, словно гадая, как оно будет звучать для постороннего. — Дарственный Отец, Господин Вечности.

Челефи выглядел достаточно непримечательно. Обычный потомок кашмирского рода: смуглая кожа, выдающийся нос, борода клинышком. Однако мужчина был предельно высокомерен. До такой степени, что не воспринимал никаких оскорблений или даже намёка на пренебрежение — из-за чего оказался вполне сносным. Пусть его и называли «простым мятежником и разбойником», но разбойником он не был.

— Ты упомянул, что Дэсарандес — самый опасный человек в мире, — уточнил Кальпур, у которого пробудилось любопытство. — Но что ты скажешь о слухах, которые утверждают, что он не человек? Что ни один из людей не может прожить тысячу лет?

Его собеседник искренне рассмеялся.

— Он — человек. Мужчина. Точно так же, как императрица — женщина. Я лично общался с несколькими слугами-кашмирцами из семьи, где она жила, будучи обычной девчонкой, которая лишь потом привлекла внимание Дэсарандеса.

— Это показывает, что ничего человеческого ему не чуждо? — скорее спросил, чем произнёс посол Сайнадского царства.

— Верно, — кивнул Челефи. — А раз так, то его можно убить.

— Откуда ты это знаешь? — Кальпур облизнул сухие губы.

— Потому что это суждено сделать именно мне, — спокойно ответил визирь.

Дипломат задумчиво нахмурился, но лишь мотнул головой. Он сам не один и не два раза обдумывал, кто же такой Дэсарандес. Человек? Сам Хорес? А может, он и правда живое воплощение божества? Ведь не просто так Хореса зовут Двуликим? Что, если какая-то часть его — это сам император? Правда ли, что Дэсарандес живёт более тысячи лет? Или это лишь хитрая сказка? Что, если жрецы Хореса при помощи магов-целителей лишь меняют облик очередного «императора», превращая его в Дэсарандеса, тем самым поддеживая легенду о «вечном» человеке?

Звучало как безумие, но в этом мире возможно было всё. Мысли Кальпура могли не отражать даже десятой доли истины, что намешана в этом котле.